Найо Марш - Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика]
— Каких еще кенгуру?
— Ну, скажем, муравьедов. Любопытных и необычных. Нечто такое, о чем можно рассказывать соседям. В нынешние времена с развлечениями проблема. Выбирать не приходится.
Как обычно, помогал он себе руками и телом, изображал Рени, делая странные движения большим и указательным пальцами. Каким чудом сумел он передать острый маленький носик престарелой актрисы и ее птичье щебетание, Кэмпион не понимал, но все равно видел ее, как живую. И сразу ощутил внезапный прилив энергии, словно пробудился давно бездействовавший закоулок его мозга.
— А мисс Рут? — спросил он, смеясь. — Платила фунт и девять пенсов и небось на этом настаивала?
— Нет, — главный сюрприз инспектор приберег под самый конец. — Нет. Последний год жизни мисс Рут платила очень нерегулярно. Временами давала семь фунтов, а порой буквально несколько пенни. Рени ведет точнейшие подсчеты и утверждает, что та осталась ей должна еще пятерку.
— Интересно… А сколько Рут должна была платить?
— Три фунта, как все остальные. И вот еще что. Рени — особа состоятельная.
— Ротшильд в юбке.
— У нее есть деньги, и немало, — уныло сообщил Чарли Люк. — Надеюсь, не от контактов с Джесси Боулсом. Знаете, это подорвало бы мою веру в женщин.
— Не думаю. Будь это так, тянула бы она меня вниз среди ночи, чтобы поймать с поличным своего сообщника?
— Верно, — инспектор посветлел лицом. — А теперь я пошел заниматься делами. Мы вместе навестим почтенного директора банка? Зовут его Генри Джеймс, почему-то это имя кажется мне странно знакомым. Я собираюсь заглянуть туда часов около десяти.
— А сколько сейчас? — Кэмпион устыдился, что еще валяется в постели. Его собственные часы, видимо, остановились, потому что показывали без четверти шесть.
Люк взглянул на свою серебряную луковицу, которую извлек из кармана пиджака. Потом тряхнул ее, как следует.
— Это же надо, без десяти шесть. Я пришел около пяти, но не хотел будить вас сразу, боялся, что вы поздно легли…
— Мы, старики, любим поспать, — пошутил Кэмпион. — Вам теперь предстоят несколько часов писанины, если я правильно понял?
— О да, нужно спешить. У нас тоже не хватает людей. А тут еще это, — он принялся внимательно всматриваться в какой-то листок, несколько чище остальных. — Директор тюрьмы Его Королевского величества в Чарлзфилдсе сообщает, что у них в госпитале находится некий Лаки Джефриз, который отбывает двухлетний срок за кражу со взломом. Он при смерти, какие-то внутренние проблемы. — Люк запнулся. — Во всяком случае в бреду он непрерывно шепчет: «Эпрон-стрит, избегай Эпрон-стрит». Твердит одно и то же. А когда приходит в себя и его спрашивают, что это значит разумеется, не хочет или не может объяснить. Утверждает, что вообще не слышал о такой улице. В Лондоне три Эпрон-стрит, поэтому дирекция тюрьмы уведомила полицию всех трех участков. Быть может, нашей улицы это не касается, однако заставляет задуматься.
Кэмпион внезапно сел, и хорошо знакомый порочно сладостный холодок медленно пополз по спине.
— Значит, он чего-то боится?
— Видимо, да. В заключение там такая пометка: «Врач сообщает, что пациент при этом сильно потеет и нервничает. И хотя прочие слова, даже весьма неприличные, произносит громко, про Эпрон-стрит всегда поминает только шепотом».
Кэмпион отбросил одеяло и заявил:
— Встаю!
9. РАЗГОВОР О ДЕНЬГАХ
Кабинет директора банка был старомоден каждым своим дюймом. Небольшая комната с угольным камином была оклеена богатыми красно-золотыми обоями с китайским узором, на полу лежал турецкий ковер, а угол занимал шкаф, где наверняка держали шерри и сигары. Еще там стояло большое бюро красного дерева, смахивавшее на катафалк, а для клиентов — кресло зеленой кожи, высокая спинка которого была обита по краям медными гвоздиками.
Над камином висел неплохой портрет маслом, изображавший джентльмена в вычурном сюртуке викторианских времен и высоком воротничке, заслонявшем подбородок.
Пока Кэмпион оглядывался вокруг, ему без всякой видимой причины вдруг пришло в голову, что прежде старательно избегали писать слово «банкрот», словно нечто непристойное.
На таком фоне мистер Генри Джеймс выглядел слишком современно и неуместно. Стоя за бюро, он с сомнением присматривался к своим гостям. Банкир был ухожен до неприличия, его редевшие волосы так плотно прилегали к голове, что производили впечатление покрытых лаком. Сорочка сверкала безупречной белизной, а деликатный узор на бабочке был почти незаметен.
— Простите, джентльмены, но ситуация в самом деле весьма щекотливая. За всю мою карьеру мне еще не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. — Голос был таким же приглаженным, как и он сам, — чистые гласные, прекрасно произносимые согласные. — Я уже вам говорил, инспектор, что Банк (он явно произносил это слово с большой буквы, почти как «Бог») — не может дать вам никакой информации, кроме как по требованию суда, а я искренне надеюсь, что до этого не дойдет.
В этом кабинете Чарли Люк больше, чем обычно, походил на гангстера. Широко ухмыляясь, он поглядывал на своего спутника как верный пес, который только ждет команды, чтобы задать перцу.
Кэмпион с интересом смотрел сквозь роговые очки на свою жертву.
— Это неофициальная беседа. Почти… — добавил он.
— Извините, как это?
— Я имел в виду, что вам стоит на минутку забыть про банк.
Слабая улыбка скользнула по округлой физиономии собеседника.
— Это мне довольно трудно обещать.
Не иначе как по чистой случайности оба собеседника одновременно взглянули на портрет над камином.
— Основатель? — спросил Кэмпион.
— Внук основателя, мистер Джефферсон Клодж, в возрасте тридцати семи лет.
— Он еще жив?
— Ну конечно, нет. Портрет написан в тысяча восемьсот шестьдесят третьем.
— Банк в числе известных?
— Не слишком. — В голосе Джеймса звучал легкий укор. — Лучшие банки, если позволите заметить, отличаются отсутствием этого качества.
Улыбка Кэмпиона просто обезоруживала.
— Вы довольно близко знакомы с семейством Палинодов, верно?
Директор провел ладонью по лбу.
— Да, черт возьми, — неожиданно заявил он. — Да, пожалуй. Я их знаю с детства, они наши старейшие клиенты.
— Тогда постараемся избегать денежных вопросов. Хорошо?
Мистер Джеймс казался и грустным, и довольным.
— Придется. Что вас, собственно, интересует?
Инспектор вздохнул и придвинул кресло поближе.
— А что может интересовать следствие? Мисс Рут Палинод была убита.
— Это официальная версия?
— Да, но мы ее не разглашаем, пока следствие не закончится. Мы из полиции, как вы, вероятно, догадываетесь.
В беспокойных круглых глазках блеснула признательность.
— Вы хотели бы знать, как давно я знал ее и когда видел в последний раз, верно? Ну что же, знал ее я с детства, а в последний раз видел как-то утром, за несколько дней до ее смерти. Трудно вспомнить, когда именно, но полагаю, накануне ее болезни. Она приходила сюда.
— По делам?
— Да.
— У нее был счет в вашем банке?
— В то время нет.
— Значит, счет ее был закрыт?
— Я обязан отвечать? — Джеймс побагровел от гнева. — Я вам уже говорил, что не могу давать информацию о финансовых делах моих клиентов.
— Гонг, — буркнул Кэмпион из глубины зеленого кресла. — Давайте вернемся к временам вашего детства. Где тогда вы жили?
— Здесь.
— В этом доме?
— Да. Видимо, нужно пояснить. В то время директором был мой отец. Когда я подрос, стал работать в центральной конторе в Сити, а потом, после смерти отца, занял место директора местного филиала. Мы не производим крупных операций и специализируемся на обслуживании частных клиентов. Большинство из них имеют у нас счета уже несколько поколений.
— Сколько еще филиалов у банка?
— Только пять. Центральная контора помещается на Баттер-маркет.
— Полагаю, вы помните семейство Палинодов в пору их процветания?
— Ну разумеется! — воскликнул он с таким жаром, что посетители недоуменно переглянулись. Казалось, упадок семейства задел его лично. — Конюшни в переулке полны были превосходными лошадьми. Повсюду крутилась прислуга. Поставщики прекрасно зарабатывали. Череда приемов, званых обедов, дружеских вечеринок, повсюду серебро, хрусталь, ну и вообще… — он махнул рукой, слов явно не хватало.
— Канделябров? — подсказал Люк.
— Вот именно, канделябров, — казалось, директор очень благодарен за подсказку. — Профессор Палинод с моим отцом были почти приятелями. Я хорошо помню старика. У него была длинная борода, густые брови, и еще он носил цилиндр. Любил посиживать в этом зеленом кресле, отнимая у моего отца время, но это никому не мешало. Вся жизнь в округе крутилась вокруг Палинодов. Мне не хватает слов, чтобы передать все великолепие, но это были прекрасные времена и незаурядная семья. Какие меха они носили в церковь! А брильянты, которые миссис Палинод надевала в театр! А рождественские елки, на которые приглашали счастливчиков вроде меня… Да, когда я вернулся сюда и нашел их в таком состоянии, потрясение было ужасным.
